В Новое время появилась
мода на ароматизированные спиртные напитки, так называемые ратафии, которые
будем называть ликерами. В своем «Трактате о пищевых продуктах» доктор Луи
Лемери писал:
«Воспламеняющиеся
спирты имеют вкус немного едкий и зачастую неприятный… Именно для того, чтобы
отбить у них этот неприятный вкус, были изобретены различные композиции,
которым дали название «ратафия» и которые суть не что иное, как водка или
винный спирт, смешанные с разными ингредиентами».
Мода открыла
ликеры в XVII в. С конца этого столетия добрые буржуазные
руководства, вроде «Упорядоченного дома», будут считать своим долгом описывать
«подлинную методу изготовлять всякие сорта наливок… по итальянской моде». В XVIII в. уже не счесть настоянных на спирте наливок,
которые продавались в Париже: сетская вода, анисовая, миндальная, клеретные
(изготовлявшиеся как вино «клерет», т. е.
подкрепленные вытяжкой из пряностей), ратафии на основе фруктов, барбадосские
воды на основе сахара и рома, сельдерейная, укропная, тысячецветная,
гвоздичная, божественная, кофейная…
Главным центром
производства всех этих «вод» во Франции был Монпелье, по соседству с
лангедокскими водками. Главным клиентом — вполне очевидно Париж. На улице
Ла-Юшетт купцы из Монпелье устроили обширный склад, где кабатчики снабжались по
полуоптовым ценам. То, что в XVI в. было
роскошью, сделалось обычным товаром.
Но не одна водка
обошла Европу и весь мир. Прежде всего, антильский сахар породил ром; он
получил большой успех в Англии, Голландии и в английских колониях в Америке,
еще больший, чем в остальной Европе. Согласимся, что это был весьма почтенный
соперник. В Европе водка из вина столкнулась с водкой из сидра (которая с XVII в. даст несравненный кальвадос), грушевой,
сливовой, вишневой. Кирш (вишневая водка), пришедший из Эльзаса, Лотарингии и
Франш-Конте, около 1760 г. употреблялся
в Париже как лекарственное средство.
Крупными
конкурентами были спиртные напитки из зерна: хлебная водка, виски, джин и
можжевеловая настойка, появившиеся севернее «товарной» границы винограда; но
когда в точности началось их распространение, мы не знаем. Их преимуществом
была скромная цена. В начале XVIII в. все
лондонское общество, от самых низов до самых верхов, старательно «напивалось»
джином.
Естественно, что
вдоль северной границы виноделия протянулись области со смешанными вкусами:
Англия, открытая для водки с континента так же, как и для американского рома
(там начал свою карьеру пунш, punch), пившая свое виски и свой джин; или, еще больше,
Голландия, находившаяся в самой зоне контакта между всеми виноградными водками
и всеми спиртными напитками из зерна в мире, не исключая и ром Кюрасао и
Гвианы.
Все эти спиртные
напитки котировались на амстердамской бирже: впереди всех шел ром, потом
виноградная водка и далеко позади этих «больших господ» — спиртное из зерна.
Германия между Рейном и Эльбой тоже знала потребление и тех и других: в 1760 г. в Гамбург поступило из Франции 4 тыс. бочек виноградной водки по 500 литров каждая,
т. е. примерно 20 тыс.
гектолитров.
Области,
потреблявшие исключительно, или почти исключительно, хлебный спирт,
по-настоящему начинались лишь за Эльбой и вокруг Балтийского моря. В том же
1760 г. Любек импортировал всего только 400 бочек
французской виноградной водки, Кёнигсберг - 100, Стокгольм - 100. Ибо Польша и
Швеция предпочитали хлебные сорта водки водке виноградной.
В любом случае
Европа, пожалуй, добилась слишком большого успеха в своей алкогольной
революции. В алкоголе она нашла одно из повседневных своих возбуждающих
средств, дешевые калории, легкодоступную роскошь с брутальными последствиями. А
вскоре и государство, смотревшее на алкоголь настороженно, усмотрит в нем
выгоду для себя.
Источник:
«Структуры
повседневности: возможное и
невозможное», Ф. Бродель
Комментариев нет:
Отправить комментарий